дно - это еще не конец...
Кружась, музыка мягко плыла по дому, принимая форму навязчиво изысканной и очень
знакомой мелодии. Что бы я ни делала, всякий раз я на какое-то мгновение
останавливаюсь и вслушиваюсь в хрупкое сочетание нот, позволяя их нежной красоте
течь сквозь меня, а потом неторопливо иду к их источнику.
Как и всегда, я нахожу ее за роялем; ее темно-зеленые выразительные глаза
закрыты. Руки, которые я так люблю, ласкают черно-белые клавиши массивного
инструмента, почти благоговейно выплетая тихую волну звука. Я никогда не могла
заставить себя подойти к ней в такой момент, и вместо этого молча наблюдаю, стоя
в дверном проеме. В такие моменты она наиболее беззащитна и чувствует только
музыку, не обращая внимания ни на поздний час, ни на мое присутствие, ни на
слезы, время от времени стекающие по ее красивому лицу. Частенько закончив
скрипичную пьесу, я замечаю, что она стоит на том же самом месте - с блестящими
глазами и легким наклоном головы. Она всегда знает, когда искать меня - по тону
пьесы, которую я играю. С ней все иначе; она нечасто играет Лунную сонату,
несмотря на то, что это - одна из ее любимых. В тех редких случаях, когда тихие
такты пьесы Бетховена несутся по нашему дому, я знаю, что нужна ей.
Сегодня не исключение. Я стою в дверях и слушаю, как она играет - тише, чем
прежде, выказывая больше эмоций, чем когда бы то ни было. Сегодня лунный свет
стекает вниз по огромным стрельчатым окнам, расцвечивая зал сверхъестественно
эфемерными отблесками. В этом свете ее русые волосы кажутся белыми, а тронутая
легким загаром кожа - неестественно бледной. Ответственность за судьбы мира
постепенно подтачивает ее силы, и когда одна случайная слеза скользит из-под ее
опущенных век, внезапно из уголков ее глаз на волю вырываются драгоценные реки,
сияющие в мягком свете. Волна беспокойства разрушает миг очарования, и я впервые
тихо прохожу по паркету и усаживаюсь на черный стул у рояля.
Я не знаю, чувствует ли она, что я рядом; тот же темп, то же легкое
прикосновение пальцев к клавиатуре, и слезы все так же стекают по ее щекам. Со
своего места я чувствую жар ее тела, ее прерывистое дыхание, ее беззвучные
рыдания. Она никогда раньше не плакала, гордость не позволяла ей. А теперь это
зрелище разбивает мое и без того ноющее сердце. Я прикасаюсь к ней.
Бег нот прерывается, и мелодия тихо умирает.
Она поворачивает голову в мою сторону и открывает свои прекрасные глаза. Я
ободряюще улыбаюсь и нежно вытираю слезы с ее лица. Она улыбается в ответ,
протягивает руки и привлекает меня к себе. Осторожные поцелуи высушивают слезы,
о которых я даже и не подозревала, и в конце концов она дарит мне последний
нежный поцелуй в губы.
Я вкладываю в этот поцелуй все, что у меня есть. Она обнимает меня, я обвиваю
руками ее талию и забываюсь в ее объятиях.
- Любимая, все будет хорошо, - шепчу я тихо, обнимая ее. Она прячет лицо у меня
на груди, кожей я чувствую ее дыхание. И снова горячие слезы, падают одна за
другой, обжигая мою плоть, вырывая сердце из моей груди. Я провожу рукой по ее
мягким волосам.
- Знаю, - шепчет она потерянно. - Все можно пережить, пока ты со мной.
- А я всегда буду с тобой, Харука. Всегда.
Я чувствую, как губы ее двигаются, почти касаясь моей кожи. Я не слышу, и все же
знаю, что она говорит.
- Я люблю тебя.
Наша жизнь похожа на Лунную сонату - со всей ее элегантностью, грацией и
красотой, которую просто невозможно описать словами. Это что-то настолько
могущественное, что самое основание оказывается наиболее уязвимым. Это что-то
настолько трагическое, что если бы только людские сердца об этом знали, они
зашлись бы кровавыми слезами. Это жизнь, которую мы выбираем. И мы будем
сражаться до последнего, вместе молясь о том, чтобы не потерпеть сегодня
поражения.
Потому что однажды это случится, и тогда подобно тактам такой знакомой мелодии
мы растворимся в потоках гуляющего над зелеными полями прохладного ветра,
стремящегося в темное небо и вечную ночь.(с)